Глава 4. В ПЕРЕРЫВЕ МЕЖДУ БОЯМИ (МЕЖДУ «ЛЕЧЕНИЕМ»)
В троллейбусе на пути из Академии в отряд командир роты капитан 3 ранга Юдинцев Б.Н. виновато оправдывался:
— Не обижайся, Палыч, за характеристики. Все же писали. Нас просто собрали вместе и под руководством старшего лейтенанта Баши приказали писать.
— Мою страховочную записку Вас тоже заставили отдать адмиралу? – спросил я, — Ведь о ней кроме Вас никто не знал!
— ……………………………………………….
В УКОППе мы, не задерживаясь, прошли в административный корпус в кабинет заместителя командира отряда по учебной части, где, кроме капитана I ранга Смирнова, находились начальник политотдела отряда капитан I ранга Б.Калинкин, начмед майор м/с Д. Яцун и ещё несколько офицеров управления. Бумажка с моим выписным эпикризом пошла по рукам. Позже я узнал её содержание: «Капитан-лейтенант Баташев А. выписывается с диагнозом паранойяльная психопатия. До прихода документов направляется под наблюдение врача части. При возбуждении давать аминазин».
«… Сказать, что у человека есть психопатические черты, это значит в большей или меньшей степени подтвердить свою антипатию к нему, сказать, что он малосимпатичный, бессовестный, антисоциальный, лишённый дара жить среди людей, — так или почти так понимают психопатии многие специалисты. Все психопаты крайне эгоистичны, но не все эгоисты – психопаты. Жестокие, бессердечные, живущие своими плохо управляемыми страстями, направленными на немедленное удовлетворение своих прихотей, психопаты в большей или меньшей степени вызывают неминуемое раздражение у всякого гармоничного человека, стремящегося избегать их. Коли так, то у дисгармоничной личности нередко появляется желание отомстить за своё одиночество, за изолированность от людей и т.д., т.е. возникает порочный круг».
М.И.Буянов 1988 год
Прочитав заключение психиатров, начальник политотдела лицемерно покачал головой: «Ай-яй-яй!» Мне оставалось только мысленно пообещать: «Я тебе это «ай-яй-яй» вспомню!»
— Товарищ Баташев! – обратился ко мне Смирнов, — Вам надлежит ежедневно являться к начмеду части для освидетельствования.
— Есть. Товарищ капитан I ранга, разрешите, пожалуйста, хотя бы три дня побыть с семьёй, ведь я более двух месяцев не был дома.
— Здесь написано про таблетки. Товарищ Яцун, может дать Баташеву таблетки на трое суток с собой?
— Таблетки разрешается принимать только в части. – Ответил медик. – Отпустить Баташева домой, я думаю, можно.
— Вы свободны, Баташев!
На следующий день я съездил в 36-ю ВВК, куда должны были поступить документы из Академии на утверждение, и на имя председателя комиссии написал рапорт о желании службы с просьбой не увольнять меня из рядов Вооружённых Сил СССР.
В те дни исполнялось двенадцатилетие со дня нашей свадьбы и, несмотря на катаклизмы судьбы, мы с супругой решились на маленькое семейное торжество в кругу самых близких родственников. Был скромный стол, знакомые лица, только настроение совсем не праздничное. Вдруг жена решительно сдвинула мебель в угол, повязала вкруг своей тонкой талии пёстрый платок, нахлобучила мне на голову какую-то папаху. Потом поставив на проигрывателе шальной цыганский напев выдернула меня на середину комнаты, задиристо тряхнула головой и повела плечами. Я никогда не отличался умением танцевать, но в тот раз мы всё-таки плясали. Плясали зло, ожесточённо, неистово, до полного изнеможения!
В части я оказался никому не нужным. К занятиям, обеспечениям и прочим служебным обязанностям меня и близко не подпускали. Первые дни после выписки я просиживал в роте почти всё рабочее время, потом стал только отмечаться и уходить. Но отмечался аккуратно, чтоб у командования не появилось ещё одного аргумента – неявки на службу без уважительной причины. Жена попыталась попасть на приём к командиру отряда, в ответ встретила надёжный бюрократический заслон. Из военно-врачебной комиссии резолюцией на мой рапорт пришёл отказ. Тем временем мы с женой решили не отступать – шла напряжённая работа по составлению письма в адрес ЦК КПСС. Параллельно с этим, 10 ноября, жена написала председателю 36-й ВВК упрёк в предвзятом отношении. Почта доставила письма адресатам почти одновременно.
В виде ответной реакции подал голос начальник объединённой школы капитан I ранга Гвадзабия. Он вызвал к себе в кабинет командира роты и учинил ему разнос:
— Чем у Вас занимается Баташев?! Давайте ему задания и требуйте под конец рабочего дня отчёт о выполнении. Делать ему нечего, так письма, понимаете, писать затеял!
Заданий поручили всего два, по каждому из них я отчитался. Одно заключалось в проведении строевых занятий с личным составом на плацу. Второе – в составлении простенькой служебной бумаги. Больше со мной не разбирались, смотрели как на пустое место. От меня в отряде шарахались, боялись подавать руку. Со мной опасались заговаривать и в лучшем случае спрашивали о здоровье. О существовании капитан-лейтенанта Баташева словно забыли.
В ноябре моей жене по почте пришло официальное приглашение на расширенное заседание 36-й ВВК по поводу писем в ЦК КПСС и в адрес самой ВВК. На встрече присутствовали офицеры: председатель ВВК полковник м/с Алексенко, капитан I ранга Гвадзабия, замполит объединённой школы капитан 2 ранга Ткаченко, начмед отряда майор м/с Яцун, подполковник м/с Нечипоренко, главный психиатр Лен ВМБ полковник м/с Раев, его заместитель подполковник м/с Самохвалов, командир роты капитан 3 ранга Юдинцев и другие. … Одна против четырнадцати …
Руководство собранием привычно взял в свои руки Алексенко, он и открыл заседание с упрёков:
— Как Вам не стыдно обвинять заслуженных, авторитетных товарищей в недобросовестном исполнении служебных обязанностей? Вы же не специалист в медицине! Как Вы только могли написать такое?!
Соблюдая видимость законности Нечипоренко долго зачитывал документы вслух. Показать историю болезни жене председатель ВВК отказался под предлогом её секретности. Выступал Раев, доказывал нецелесообразность дальнейшей борьбы, мол, Баташев не сумасшедший, но мы нашли у него заболевание, у него в основном всё в порядке, только временами ему будет казаться, что с ним поступили несправедливо – это и есть болезненный симптом, мужа-де надо уговаривать и успокаивать, а то зачем ему снова попадать в психиатрическую клинику?
«Страшитесь попасть в плен к врачам! Я не боюсь это заявить, хотя знаю, что мои коллеги будут кипеть от негодования. Направленность на болезнь, а не на здоровье, догмы, … полное неверие в защитные силы организма побуждают врачей «лечить во что бы то ни стало». Всем своим поведением врач может внушить болезнь».
Н.М.Амосов 1987 год
Когда в ответ на упрёки в неадекватности и непонятности моих поступков жена сослалась на заявление Ю.А.Кошелева, Нечипоренко пожал плечами, Яцун же со своими соратниками изобразил полнейшее недоумение:
— А кто такой Кошелев? Вы не знаете, кто такой Кошелев? А Вы? Странно!
Инсценировка состоялась вокруг фамилии офицера более пятнадцати лет прослужившего в УКОППе. С дрожью в голосе Гвадзабия заверял, мол, не обижается на Баташева ни как на человека, ни как на коммуниста (год спустя мне передали, что после каждой моей с ним вполне мирной беседы он лгал, будто я послал его на три буквы). Политработник Ткаченко И.М.настаивал, будто адмирал заботился о Баташеве «как мать родная», а тот, неблагодарный, в ответ вытворял всякие нелогичности. Яцун стуча себя кулаком в грудь, убеждал присутствующих, как он переживал за пациента.
Измученная полуторачасовым «заседанием» жена подписала согласие о том, что удовлетворена устной беседой. Её не убедили в наличии болезни, зато наглядно доказали, что комиссии ничего не докажешь. Наконец-то стали понятны слова одного знакомого штатского медика, рекомендовавшего нам сдаться ещё в период моего нахождения в больнице имени Скворцова-Степанова: «А то как сбегутся!!!»
По завершении официального разбора комиссии с моей женой командир отряда отправил наградные листы на Яцуна – на медаль «За боевые заслуги» и на Юдинцева – на медаль «Ветеран Вооружённых Сил». Вручение заслуженных боевых наград состоялось накануне 23 февраля 1985 года. Вместе с наградными листами ушли в Москву и документы на увольнение меня со службы.
Казалось – полное поражение. Жена распустила среди наших знакомых слух, что я сам хочу уволиться в запас. Мы начали искать будущее место работы, и я даже сфотографировался на паспорт. На прощание безо всякой надежды я съездил на работу к Ю.А.Кошелеву и рассказал о проигрыше.
— А ты сам-то читал моё заявление Спиваку? – спросил Юрий Андреевич.
— Что Вы! Меня к истории болезни даже на пушечный выстрел не подпускали.
— У меня дома сохранились копии. Когда я столкнулся с этой тёмной силой, стал писать под копирку. А тут на всякий случай четыре экземпляра продавил. Завтра принесу посмотреть.
Ещё в августе, перед отправкой меня из Скворцова-Степанова в Академию, Самохвалов доверительно передал отзыв обо мне госпитального врача полковника м/с Латун: «Порядочный парень схватился за большую дубину, но дубина сломалась и ударила его по позвоночнику». Читая зимой копию заявления Ю.А.Кошелева и вспоминая рассказ жены о ходе заседания ВВК, я понял, что этой бумаги в истории болезни нет и тогда …
— Юрий Андреевич! Но ведь это же новая дубина!
— Забирай. У меня ещё есть.
Взятое в руки оружие сначала требовалось испытать, определить его пробивную силу, и я, не тратя даром времени, помчался в госпиталь к своему бывшему врачу, невропатологу полковнику м/с Латун. Он ознакомился с документом:
— М-да! Удачи тебе, дружище!
— А ведь убить могут.
— Не думаю. Слишком высоко поднялось. А сейчас уходи, пока тебя никто здесь не видел.
Анализируя в очередной раз содержание своих бесед с психиатрами, я постепенно пришёл к выводу о второстепенности предъявляемых мне абсурдных обвинений. Стоило только начать оправдываться, как я словно увязал в мелочах и невольно отходил от чего-то основного, несравнимо более важного. Над нелепыми упреками довлело мнение более высокого начальства. Судя по накалу борьбы, пахло крупными деньгами, ведь УКОПП явно служил доходным местом. В те дни сопоставление событий ещё не давало полной картины механизма расправы. Я разгадал замысел Малярчука – он не придумал ничего нового, он просто воспользовался давно отлаженной машиной. Передо мной в психушке уже побывало несколько офицеров отряда. Неясной оставалась функция врачей, я считал их случайно увязшими. Однако уж больно много должностных лиц сконцентрировалось по ту сторону баррикады. Надо было расколоть создавшийся сплочённый фронт. Главным противником оставался адмирал, медикам целесообразно было бы дать возможность ретироваться самостоятельно …
Следующими на очереди стояли представители госпитального отделения из больницы Скворцова-Степанова. Прямо из госпиталя я позвонил домой Самохвалову и предложил встретиться, но в ответ почувствовал нескрываемый ужас. Тогда под чужой фамилией я тут же по другому номеру договорился с Раевым о свидании на завтра в его рабочем кабинете.
В ординаторской находились Раев и Галина Яковлевна. Я начал разговор с приветствия:
— Здравия желаю, товарищ полковник! Это я Вам вчера звонил по телефону, представившись Симоновым. Можно побеседовать с Вами один на один?
— А я своей коллеге доверяю!
— Опасаетесь.
— Това-арищ Баташев! – взвился Раев, — Что значит «опасаетесь»? Давайте поговорим.
Я не собирался вдаваться в подробности, снял шинель, удобно уселся в знакомое кресло между двумя психиатрами и раскрыл дипломат.
— Впрочем, всё равно – могу и при свидетелях. Я Вам тут одну бумажку принёс посмотреть.
— Ну, зачем же сразу о деле? – попытался перехватить инициативу полковник. – Расскажите, как Вы живёте, чем занимаетесь.
— Нормально живу. Каждый день хожу в отряд представляться, что окончательно не взбесился. Только я к Вам не болтать приехал. Ознакомьтесь с бумагой. Да, во избежание недоразумений должен предупредить, что у меня не один экземпляр, так что не обсыпьте, пожалуйста, грифель.
Раев начал читать вслух, продолжил молча, по окончании текста вкрадчиво спросил:
— Товарищ Баташев, почему Вы не хотите стать гражданским?
— Меня? … После боевого эсминца? … После дивизиона ракетных катеров? … Сумасшедшим домом запугать хотели?! … Вообще-то тёща думала, что я сопьюсь. … Не, ничего. Даже не закурил.
С другой стороны подала голос Галина Яковлевна:
— Но ведь есть же статья-а!
— Ваша статья антиконституционная!
— ………………………………………..
В конце беседы Раев недоумённо осведомился у посетителя:
— Так чего же Вы хотели?
— Я только хотел показать Вам эту бумагу. Да, пожалуй, собирался спросить: как Вы считаете, полковник Алексенко – порядочный человек?
— Ну, он проделывает большую работу.
— Благодарю Вас. Ещё передайте, пожалуйста, конфеты больным, которые надёжно «улетели», таким как Пуков, Фалькенштейн. – При этих словах я выложил на стол пакетик с леденцами.
Галина Яковлевна возмутилась:
— Зачем? Они же получают передачи от родственников.
— Все передачи тяжёлых пациентов сжираются медперсоналом.
— Безобразие! – запричитала Галина Яковлевна, словно в первый раз об этом услышала. — Кто конкретно этим занимается?
— Я исключений не заметил. Впрочем, я их не осуждаю. Не будешь же ходить за каждым: «Родной! Ты не съел свою грушу!» — Я встал и надел шинель. — Разрешите идти? … Есть!
Когда я уходил от корпуса по больничной аллее, то спиной чувствовал взгляды психиатров из окна.
Председателя 36-й ВВК пришлось ловить два дня, пока, наконец, удалось застать его пришедшим с обеда. Едва я представился, полковник буквально вылетел из кабинета. Назад вернулись сразу трое. Незнакомый подполковник медслужбы принялся старательно заносить мои данные с удостоверения личности в учётный журнал. Какой-то гражданский сел напротив и испуганно-участливо уставился мне в лицо. Алексенко потребовал сообщить цель посещения. … Когда он закончил читать копию заявления, можно было подумать, что он держит в руках гюрзу:
— Так чего же Вы хотели?
— Я всего лишь хотел узнать – Вы эту бумагу раньше видели?
— Нет!!!
— Вот и всё, что мне нужно. Разрешите идти?
— Идите.
— И чего Вы меня боитесь?
За дверью остались выпученные глаза (экзофтальм). Итак, новое оружие проверено – действует надёжно. Немало энергии пришлось потратить на убеждение моей жены возобновить борьбу и вновь взяться за бумагу. После недавнего тяжёлого поражения требовалось опять воспрянуть духом, собраться с силами. Черновики многократно переписывались, приходилось взвешивать каждый аргумент, детально обсуждать последовательность изложения. Составление письма мы закончили в первых числах января 1985 года. На почтовом конверте вывели уже знакомый адрес: «Москва, Старая площадь 4, Отдел писем при ЦК КПСС».
Вновь мучительно потянулось напряжённое ожидание. Возвращаясь домой после каждодневного посещения части я взял за правило анализировать увиденное за день: кто и что сказал, как посмотрел, как реагировал. Других источников информации у меня в тот непростой период практически не было. Дежурные по отряду всякий раз придирчиво-педантично проверяли мой пропуск, объясняя свою скрупулёзность тем, что если меня уже уволили и я незаконно пройду на территорию части, то их в наказание могут лишить тринадцатой получки. Ротное командование на меня реагировало будто на прошлогоднюю стенгазету. Однажды проходя по коридору учебного корпуса, я повстречался с выходившим из своего кабинета начальником объединённой школы. Завидев меня столь близко, Гвадзабия охнул и рванулся назад. Мне уже вдогонку прозвучал его сдавленный голос: «Кто … это?» — и бодрый ответ ВРИО его помощника старшего лейтенанта Скибина: «Как кто? – Баташев!» В другой раз на лестнице, встретившись со мной один на один, заметался Яцун. В конце концов, он всё же взял себя в руки и с достоинством прошествовал мимо. Случайно увидев меня рядом на перроне метро, попятился и убежал старший лейтенант Баша. Откровенно сознаться, мне порой невыносимо хотелось объясниться кое-с кем по-мужски, только я не имел права доставить им такой радости, и обязан был выдержать.
17 января 1985 года меня вызвали в строевую канцелярию и поставили в известность о поступлении в отдел кадров Лен ВМБ приказа о моём увольнении, вручили Обходной лист. Наступили самые трудные дни. В ушах у меня звенело. Всё происходившее казалось нереальным. Когда однажды ночью у меня впервые в жизни прихватило левую половину груди, я принялся каждые сутки в любую погоду бегать по три километра трусцой. Когда у жены всё посыпалось из рук, я молча включил пластинку с песней в исполнении Михаила Боярского «Всё пройдёт». Без ответной поддержки супруги я бы тоже не выдержал.
В оформлении Обходного листа оказалась неточность, и я попросил старшего мичмана Пресняк из строевой канцелярии переписать документ. Вдруг заминка. Вот на плацу необычно повёл себя шедший навстречу Яцун – словно дёргался «подойти – не подойти». В кабинете помощника начальника школы по учебной части какие-то недомолвки. … Значит, наверху рвануло!!! Приказ не успел доехать до отряда несколько городских кварталов. Обстановка постепенно менялась. Спустя пару дней со мной, наконец, заговорили. Со мной здоровались! Мне спешили сообщить новость: у адмирала крупные неприятности. Вскоре Малярчука не переизбрали депутатом в Ленинградский Городской Совет депутатов трудящихся. В феврале на меня пришёл вызов в ГВКГ имени Н.Н.Бурденко. Ранее мы с женой очень надеялись на решение вопроса о моей нормальности без дополнительной госпитализации. Однако раз вызов поступил, надо идти до конца и соглашаться. На тот момент у меня практически всё было потеряно и, в случае продолжения борьбы, я ничего не терял и мог только выиграть.
Вместо отправки в Москву вновь заработала отрядная бюрократическая машина. Закрутилось дело вокруг пропажи моей медицинской книжки. Медицинская книжка затерялась после первого госпитального стационара в июне 1984 года, когда в ней стоял выписной эпикриз с диагнозом «здоров и годен». Ни в Скворцова-Степанова, ни в Академии про неё даже не вспомнили – и так сошло. Административное расследование велось по всем правилам, ко мне домой в город Ломоносов даже присылали капитана 3-го ранга для беседы с женой. Виновным в исчезновении медкнижки, естественно, признали меня.
В марте 1985 года, впервые после почти годового перерыва, я, наконец-то, снова присутствовал на партийном собрании роты. Некоторой неожиданностью явились выступления секретаря партийной организации и замполита роты:
— А вот отдельные коммунисты, на словах агитируя за улучшение учебного процесса, с утра приходят, пожмут кое-кому ручки и вместо работы исчезают в неизвестном направлении.
Доказывать что-либо на собрании не имело смысла. Пришлось отмолчаться, а на следующий день сходить к капитану I ранга Калинкину и объяснить, что подобную «товарищескую критику» в создавшейся обстановке я расцениваю только как провокацию.
Как-то в коридоре меня властно остановил помощник командира отряда по строевой части капитан 2 ранга Анатолий Кляцкий.:
— Баташев! Где твоя медкнижка?
— Не могу знать!
— Тогда всё! Немедленно отправляем твои документы на увольнение!
Ну что я мог ему возразить? Он выше меня и должностью, и званием. Прекрасно зная – будь их воля, они бы давно меня выгнали … Я улыбнулся. Кляцкого словно током дёрнуло, он закричал матом:
— …..! Он ещё смеётся! Сволочь! Вредитель! …..!
Вдруг капитан 2 ранга крутанулся на месте и побежал прочь.
Следующим утром я зашёл в административный корпус, в строевую часть. В помещении сидели два старших мичмана — Пресняк и Онофрейчук. Я обратился к Пресняку:
— Куприяныч! Что слышно на счёт моей отправки в Москву?
— Да вот, Палыч, вопрос решается.
— А ведь отправят, всё равно отправят! А сейчас пусть повертятся!
Мичмана молча переглянулись.
В середине марта 1985 года меня в сопровождении Яцуна командировали в Москву на переосвидетельствование. Жена провожала нас до самого вагона.
Начальнику Клиники Психиатрии Военно-Медицинской Академии им. С.М.Кирова генерал-майору медицинской службы Спиваку Леониду Ивановичу
ЗАЯВЛЕНИЕ
Прошу внимательно и объективно отнестись к судьбе находящегося на обследовании у Вас кап.-л-та Баташева Александра Павловича, помня о том, что решается не только его служба, но и судьба его семьи.
Прошу глубоко вскрыть и внимательно рассмотреть все причины его поведения и учесть их.
- Кап.л-т Баташев А.П. категорически отказался от соучастия в преступном очковтирательстве, отказавшись записывать в журналах учёта занятий многочисленные занятия по подготовке специалистов для атомных подводных лодок, так как эти занятия на самом деле не проводились. Эти его действия находились в полном соответствии с Уставом КПСС и Конституцией РСФСР и никто не имел права преследовать его за это, но преследование началось, пошли разговоры о его психической ненормальности.
- Так как вопрос об очковтирательстве на месте положительно не решался, кап. л-т Баташев А.П. в соответствии с Уставом КПСС (часть I, пункт 2, подпункт Ж) и в соответствии с Конституцией РСФСР (статьи 47, 56, 59) поехал в Москву. Поехал сознательно, но без разрешения, так как считал, что такого разрешения ему не дадут. Да, он сделал нарушение, поехав без разрешения, но ведь цель его поездки была правильной! Разве можно его из-за этой поездки считать психически ненормальным человеком?
- Именно считая кап.л-та Баташева А.П. психически ненормальным, но не имея к тому достаточных оснований, к нему были применены меры физического воздействия. Он был схвачен и доставлен в 8-е отделение I ВМОЛГ, затем в больницу им. Скворцова-Степанова, а затем в Клинику Психиатрии Военно-Медицинской Академии. Я считаю кап.л-та Баташева А.П. психически нормальным человеком и объясняю его поездку в отряд – неожиданной, с применением физической силы, доставкой его в госпиталь и оставлением, в связи с этим каких-то важных для него записей в роте. Случаев побега и ухода из госпиталя много, есть даже случаи, когда в госпитале только числятся, а на самом деле находятся дома, на службе, даже ходят в ресторан. Нельзя же из-за этого считать его психически ненормальным человеком!
Здесь Юрий Андреевич намекал на факт, когда Малярчука, числившегося лежащим в госпитале с целью уклонения от очередной инспекции, видели по вечерам весело гулявшим в городском ресторане «У причала».
- В последнее десятилетие среди офицеров, мичманов и прапорщиков широко распространилась практика самостоятельного поиска себе должностей для дальнейшего прохождения службы. И нет никаких оснований считать Баташева А.П. психически ненормальным человеком из-за того, что он в целях поиска себе должности съездил в несколько училищ.
- Кап.л-та Баташева А.П. пытаются считать психически ненормальным человеком из-за записки, в которой он просит в случае какого-либо несчастья с ним разбор начинать с контр-адмирала Малярчук В.С. К моменту написания записки преследование кап.л-та Баташева уже началось, он уже был объявлен психом.
На самом деле кап. л-т Баташев А.П. является психически нормальным человеком, не трусом, и имел веские основания для составления этой записки, так как знал, что контр-адмирал Малярчук В.С. готовил физическую расправу со мной, передал преступникам мою фотографию с гербовой печатью из моего личного дела, рапорт написанный моей рукой. Физическая расправа со мной уже готовилась, но помешал арест главного преступника Лернера Я.М., последовавший 15.01.84 г. Эти факты подтверждены следствием (следователь Корсаков К.А.) и судебным заседанием, проходившим 18, 19 и 20 июня 1984 г. В суде Петроградского района (председатель суда Виноградова).
— Всё сказанное выше говорит об уже идущей расправе с неугодным человеком.
— Но ведь это запрещено Уставом КПСС, Конституцией РСФСР, целым рядом Постановлений Партии и Правительства?!
— Сколько же надо кап. л-ту Баташеву А.П. проявить самообладания и выдержки, затратить нервной энергии, борясь с этим беззаконием!
— Какая тяжёлая травма нанесена ему, его жене и ближайшим родственникам! От всего этого можно и свихнуться!
Я считаю кап.л-та Баташева А.П. физически и психически нормальным, здравомыслящим, эрудированным, грамотным офицером, который может и должен продолжать службу в рядах ВМФ.
Прошу Вас не допустить ошибки.
Капитан 2 ранга запаса, член КПСС с 1956 г.
Ю.А.Кошелев
Далее был дописан номер домашнего телефона, по которому так никто и не позвонил.
«В мире всегда были несдавшиеся, несломленные люди, которые несмотря на хронические неблагоприятные обстоятельства, на многолетнее, казалось бы непосильное давление, всё же сохранили своё «Я», отстояли свои взгляды, остались неравнодушными к чужим бедам. В них сформировался рефлекс помощи униженным и оскорблённым».
М.И.Буянов 1988 год
